Нужно ли подавать милостыню?
Очевидный факт — в нашей стране, где часть населения пока еще отчаянно балансирует на черте бедности, многие уже переступили порог нищеты. Но речь пойдет не о пенсионерах с их оскорбительно низкими пособиями и не о пресловутых врачах-учителях и прочих бюджетниках — пустые, ни к чему не ведущие разговоры об их бедственном положении уже набили оскомину, к тому же в заповедниках при мегаполисах не все так плохо.
Поговорим о тех, кто в прямом смысле сидит с протянутой рукой на церковной паперти, у кладбищенских ворот, в переходах и просто на улице. Камуфлированные инвалиды на костылях, атакующие застрявшие в пробках автомобили, они же, но в колясках, влекомых по вагонам скорбными девами… Зачумленные тетки с вечно спящими младенцами на руках, неопрятная молодежь с коробками, полными полуживых котят, многочисленный отряд «сами мы не местные, от поезда отстали, документы украли», а также обширная популяция «картоночников», собирающих деньги — кто маме на похороны, кто дяде на операцию…
И это не говоря уже о цыганах-люли, с приходом весны высаживающихся десантом в небольших российских городах, ибо в большие их не пускают из-за крайне неопрятного вида и отсутствия каких бы то ни было документов в принципе.
Наверняка всем известно, что вышеперечисленные профессиональные нищие объединены в жесткую структурированную мафию и честного труда не признают.
Впрочем, нельзя утверждать так категорично: накачанные транквилизаторами или опоенные алкоголем маленькие дети — поистине невинные жертвы этого грязного во всех отношениях бизнеса. С инвалидами — сложнее. Многие из них, в силу своего беспомощного состояния, фактически находятся в рабстве. Но немало и тех, кто, почувствовав вкус легких денег, иной доли и не ищет.
Помятые же личности, сидящие на «теплых местах» — у церквей и кладбищ, сами платят немалые деньги за право собирать милостыню с добрых христиан или убитых горем родственников усопшего.
Да, всё это мы знаем, читали и видели по телевизору полноценные документальные и художественные фильмы о подобных способах «разводки на жалость». Мы знаем, что фиксированную часть выручки, полученной «во славу Божию», эти самые личности передадут «крыше», а остальное, скорее всего, благополучно пропьют; что камуфлированный инвалид — наверняка наемник мафии, а чумазое дитё, цепляющееся скрюченными от холода ручонками за одежду прохожих, несмотря на ударные сборы, вряд ли сегодня хотя бы сытно поужинает.
Вот только как-то гадко становится на душе, когда, отводя глаза, проходишь мимо. Я человек не воцерковленный, с Писанием — «на вы», но знаю, что заповедано: просящему у тебя дай.
Вот так прямо и дай? Можно ли предположить, что милостыню, данную во славу Божию заведомому проходимцу или даже преступнику, Бог обратит во благо? Можно ли предполагать, что полученные от нас деньги те же люли вдруг неожиданно потратят на что-то доброе, а не на свои темные делишки? Что юному наркоману деньги нужны действительно на еду — ведь едят же они что-то? Что приставучая цыганка наберет-таки необходимую сумму на ранец и отправит своего отпрыска в школу, а не отдаст все наркобарону?
Легче всего пройти мимо. Но и бросить пригоршню мелочи в пластиковый стаканчик — отчего-то у нищих именно эта тара наиболее популярна, — тоже не трудно, вроде как исполнил важную христианскую обязанность, предписываемую нам в Священном Писании. Они просят — ты даешь… Или своей ханжеской добренькостью мы безответственно и преступно плодим заведомых паразитов и хищников на теле нашего и без того больного общества?
Так подавать или нет? За разъяснением я обратилась к человеку компетентному — знакомому священнику. Оказалось, что и у святых отцов нет единого мнения по этому вопросу. Говоря мирским языком, подавать нужно однозначно. Но! Одни утверждают, что подавать нужно всем просящим, невзирая на лица и мотивы, а если полученные ими средства будут пущены на какую-нибудь пакость, то это их проблемы. В том смысле, что они, а не вы будете за это наказаны. Другие призывают не подавать всем без разбору. То есть следует отличать действительно бедствующего человека от ряженого попрошайки, конченого алкаша или ловкого мошенника-одиночки, который в день заколачивает побольше любого бюджетника.
Батюшка был более склонен ко второму. Неоспоримо и авторитетно он втолковал мне, что подавать милостыню невесть кому — дело «душевредное и богопротивное». А также порекомендовал ознакомиться с книгой Апостольских правил «Дидахе», где черным по белому прописано: «Пусть твоя милостыня запотеет у тебя в руках, прежде чем ты узнаешь кому подаёшь». (Дидахе, гл. 1, 5−6).
Попутно я узнала, что cвятой Василий Великий также настаивает на рассуждении: «Нужна опытность, чтобы различить истинно нуждающегося и просящего по любостяжательности. И кто дает угнетенному бедностию, тот дает Господу… а кто ссужает всякого мимоходящего, тот бросает псу, который докучает своею безотвязностию, но не возбуждает жалости своею нищетою». (Письма св. Василия Великого к Амфилохию. О нестяжательности).
Но как же простому смертному отличить «истинно нуждающегося» от убежденного тунеядца и паразита? Как поступать, когда встает выбор между бездумной, но и безупречной добротой и мелочным, но тоже безупречным с точки зрения общественной пользы расчетом?
Батюшка велел, во-первых, молиться Богу «о вразумлении и расположении своего сердца». Во-вторых, советовал по возможности узнать, кому ты намереваешься подать милостыню, действительно ли этот человек нуждается в ней и не злоупотребит ли он ею.
Боюсь, что ни первое, ни второе мне не по силам. Молиться я толком не умею, а выяснять, «правильный» ли нищий передо мной — на это широты моей души вряд ли хватит. Так что для себя я решила — не подавать.
P. S. В начале 90-х на углу Невского и Владимирского проспектов, возле бывшего кафе «Сайгон», просил милостыню дядька с огромным догом. Дог был старый, с седой мордой, с грустным и как будто смущенным взглядом. Дядька был веселый, с утра пьяненький, сыпал шутками и был привычен на этом месте, как часть пейзажа. Его никто не гонял, иностранцы фотографировали, многочисленные прохожие охотно подавали. Я, проходя мимо, тоже всегда кидала в большую миску какую-то денежку — мне было жаль собаку…